Он
был не похож на других. Сколько он себя помнил, люди в их деревушке
относились к нему как-то странно – кто с опаской, кто со скрытой
усмешкой, кто и вовсе старался обойти его стороной. И уж все без
исключения избегали встречаться взглядом. Так было всегда, и он привык,
поэтому не задумывался: а почему так?
Он
и не стремился завоевать чье-то расположение. Он предпочитал уходить в
лес, где разговаривал с деревьями и пересвистывался с лесными птицами,
или играл в прятки с грибами, или шептался со старым папоротником. Часто
он шел к реке – вода завораживала его, и если в нее долго смотреть,
можно увидеть чудесные картины: большие города, быстрые повозки,
сверкающих оперением птиц или неземной красы цветы.Иногда он шел к холмам. Там жил смешной маленький народец, обитавший прямо внутри холмов. Народец был скрытный и осторожный, днем наверх не вылезал, зато по ночам жители холмов часто выходили посмотреть на звезды и попеть странные, причудливые песни. Он не лез к ним, хотя в темноте видел ничуть не хуже, чем днем. Просто сидел в сторонке и тоже смотрел на звезды. Постепенно народец привык к молчаливому мальчику и вскоре перестал его бояться. Жители холмов разговаривали на каком-то певучем, незнакомом языке, но он непостижимым образом понимал, о чем идет речь. Его речевой аппарат не мог бы воспроизвести их странный говор, но он в этом не нуждался – можно было и так общаться, без слов. Маленький народец холмов был первым, кто принял его как друга, не опасаясь смотреть в глаза. Жители холмов знали множество занимательных историй – о забытых кладах, о давно ушедших народах, о взаимосвязи всего сущего в Мироздании, и он впитывал в себя эти древние знания.
Когда мальчик подрос, его отдали в деревенскую школу, но там ему было скучно. Его учили каким-то странным вещам – он точно знал, что ему это в жизни не понадобится никогда, и поэтому его внутренняя сущность протестовала и не хотела впускать бесполезные знания. Он пытался рассказать то, что узнал от маленького народца, но его жестоко высмеял учитель, а дети потом долго дразнили. Он понял, что лучше помалкивать и делать вид, что ты такой же, как все. Это у него получалось – у него вообще все получалось. Казалось, что Мир только и ждет, когда он что-то пожелает – чтобы немедленно кинуться выполнять.
Став подростком, он понял, что родители, конечно, любят его, но иногда кидают на него осторожные взгляды, в которых читаются вопрос и тревога. Он ощущал, что родители не понимают, почему он не такой, как все, и тревожатся за его будущее: как он сможет приспособиться к жизни? Что его ждет потом? У него были хорошие, заботливые родители, но он точно знал: открыть им свой внутренний мир – значит навеки поселить в них страх и непонимание. И он ничего не говорил – опять же, старался быть как все.
Чем старше он становился, тем больше чувствовал, что ему тесно в рамках, куда его постоянно загоняли традиции деревенской жизни. Тело его росло, наливалось силой, он чувствовал, как кожа его временами словно бы трещит по швам, и так же трещала черепная коробка – словно в нее вливалось что-то сверх меры.
Но он не хотел ничего такого знать, он твердо говорил себе: я – как все, и Мир послушно вторил ему: «Конечно, ты как все».
А ночью опять шел к холмам, чтобы вдоволь наговориться о дальних странах и послушать причудливые истории и песни маленького народца, и не понять было, где сказка, а где быль, и волшебство присутствовало в каждом слове, в каждом событии. Наверное, если бы он спросил у народца холмов, кто он есть на самом деле, они бы ответили – мудрый это был народец и очень древний, — но он не спрашивал. Может, в глубине души боялся услышать ответ, а может – просто не догадывался.
…Однажды утром, на рассвете, когда край солнца уже высоко поднялся над горизонтом, он возвращался с холмов, все еще переполненный странными историями, лунным светом и мерцанием звезд.
Итак, вот эти Коды Любви:
